В новогоднюю ночь эту историю всегда рассказывал мой дед. Его рассказ, запах хвои и цитрусовых за столом, стали для меня непременными атрибутами праздника. Здесь он приведён в том виде, в котором я привык его слышать. «Слепили, как-то малыши снеговика во дворе. И ничем бы он не выделялся среди прочих коллег, украшавших почти каждый двор, если бы не одно обстоятельство. Машке — беленькой кудряшке, отец привёз из плавания к Новому году апельсин. Оранжевый, сочный, отдававший экзотикой тропических стран, но один… Единственный! В то время апельсины не все даже видали, не то, что пробовали. Ну, малышня дворовая, конечно, за Машкой бегала, чтоб апельсином поделилась. А она очень добрая была и переживала, что на всех не хватит. В тот вечер, когда снеговика лепили, что-то нашло на неё. Вынесла она фрукт свой заморскиий и в снежный ком закатала. В районе груди. Так детворе и объяснила: «Нос мы ему красивый подобрали, а сердце — нет. Не хочу я апельсин этот, все из-за него перессорятся. Пусть лучше вместо сердца у нашего снеговика апельсинчик будет!». Изумились малыши, конечно, но спорить не стали. Принципиальная эта Машка-кудряшка была: как решила — так и сделает. Изваяли, в общем, снеговика этого. На голове ведро, морковь вместо носа, а в груди — заветный апельсин бьётся. Так детки думали, даже прижимались к нему, чтоб послушать. За это всех рано домой загнали — чтоб ухи не отморозили. А на утро не стало снеговика!» «Так может, кто-то из ребят его ночью разломал, чтоб апельсином полакомиться!» — всегда восклицал я в этом месте. Дед укоризненно смотрел на меня и продолжал рассказ. «Никто не ломал его. Ожил этот снеговик, прихватил дворничьи снегоступы и в лес направился. На Север собрался, чтоб весны не дожидаться. Думал, на Севере таять не придётся, а ребята себе нового слепят. В общем, брёл он вдоль реки и к утру на полянку одну вышел. А на полянке той накануне молодёжь развлекалась. Костёр жгли, танцевали, да бабу снежную лепили. И такую красавицу вылепили, что снеговик наш про Север и думать забыл. Утонул в её глазах из двух угольков костра сделанных. Вместо носа — веточка была, а вот глаза на диво получились — глубокие и чёрные. В общем, остался наш снеговик на той полянке. К бабе снежной прильнул и оба тут таять начали! На улице мороз, вьюга вокруг, а они — знай себе тают… Под Новый год, как раз, туда снова компания снарядилась и обнаружила красную морковь, дворничьи снегоступы и апельсин с угольками рядом. Не от весны — от любви растаяли. А апельсин тот Машке-кудряшке обратно принесли. Он не испортился совсем. И такой удивительный оказался — на весь двор хватило. Даже из соседних домов малыши приходили и их угощали.» «Да ну!» — не верил я деду. «Вот те ну!» — подытоживал он с жаром — «Говорю тебе, на всех хватило! Я как раз в соседнем доме жил. И мне досталось. Я с тех пор апельсина вкуснее и не едал!» Не знал мой дед, что такое «каноническая концовка» сказки. А я, когда узнал, деду не рассказывал. Потому что очень уютно было сидеть рядом с пожилым человеком, ни на грамм не утратившим веры в эту самую сказку. И апельсины в Новый год у деда самые вкусные были. Не знаю уж, где он их доставал, но вкуснее я не едал…
